Я хотел, чтобы она отругала меня. Хотел, чтобы рассказала обо всем, в чем я ее разочаровал. Ее молчание пугало, потому что это было совсем на нее не похоже. Я предпочел бы миллион гневных слов секунде ее сдержанности.
Ее мнение обо мне и уважение стали основополагающими для меня даже по прошествии всего месяца. Простая истина заключалась в том, что я чувствовал себя таким значимым рядом с ней и настолько беспокойным всего лишь спустя день без нее. Она ни на кого не была похожа.
Но наконец, ощущая тяжесть ее продолжающегося молчания, я ее отпустил, упрашивая перезвонить, когда она почувствует, что готова.
Прошли еще два дня без каких-либо известий от нее, а я не был в состоянии выйти из дома, чтобы поесть, и не мог себе представить ничего лучшего, чем поспать несколько часов подряд. Я понимал, что находился в изматывающем унынии, которое раньше – скорее, в силу счастливого неведения – думал, можно избежать благодаря собственному умению держать себя в руках.
Руби – единственная женщина, которую я когда-либо хотел, и перспектива, что она была в моей жизни только в течение тех четырех недель, была настолько угнетающей, что отозвалась внутри чем-то отвратительным.
***
В первый уик-энд после того как я порушил доверие Руби и побудил ее молча закончить наши отношения мне удалось притащиться в офис, чтобы собрать отчеты и проекты. Планируя показать хотя бы видимость работы дома. Я давно не брился, был одет в футболку и поношенные джинсы, из которых не вылезал за последние тридцать шесть часов, и не уверен, что хотя бы раз взглянул на себя в зеркало перед уходом из дома.
Было еще темно и настолько рано, что улицы еще хранили удивительную тишину, и это внешнее спокойствие вызывало у меня желание украсть его и поместить у себя внутри. Автомобили припаркованы на обочине, магазины еще нескольких часов будут закрыты. В офисном вестибюле было тихо, как в склепе.
Я достал свои ключи от стеклянных дверей, с любопытством вглядываясь в сторону одинокого света где-то внутри.
Свет шел из дальнего правого угла. Рядом с бывшим офисом Руби.
Моя рука сама собой потянулась к двери и открыла ее. Из того угла доносились звуки собираемых в стопку бумаг, фото-рамок и книг.
– Эй! – позвал я, огибая стол, и тут же замер, увидев ее в офисе для стажеров и ее застывшую в воздухе на полпути руку, когда она встретилась со мной взглядом.
У нее возникла такая же идея: прийти в офис рано утром в выходные, когда тут никого нет. Но, в отличие от меня, она не собиралась поработать в уединенной обстановке гостиной, – Руби паковала свои вещи.
Мой желудок подполз к груди, перекрыв воздух.
– Руби? Ты здесь.
Закрыв глаза, она отвернулась продолжить собираться.
– Я уже почти закончила.
– Не торопись. Я… Я хочу поговорить с тобой. На самом деле поговорить, вместо бессвязной болтовни по телефону тем вечером.
Она кивнула, но ничего не ответила. Я неуверенно стоял, глядя на нее и не зная, что делать.
Ее щеки были розовые, а нижняя губа влажной и покусанной.
– Руби, – начал я.
– Пожалуйста, – прохрипела она, подняв руку, – не надо, ладно?
Она произнесла это с вопросительной интонацией, будто не была до конца уверена, что продолжать это ужасное молчание было неверным решением. Никогда прежде я не был убит горем, никогда, и это ясное осознание человека, кто провел большую часть своей жизни только в одних отношениях, тяжестью легло на все жизненно важные системы моего тела.
Мне хотелось подойти ближе, повернуть ее лицом к себе, наклониться и поцеловать. Просто поцеловать и сказать, что она единственная женщина, которую, думаю, я когда-либо еще буду хотеть. Если она позволит мне, возможно, я готов умолять. Я на самом деле ощущал готовность дать название своим чувствам.
Преданность и просьба простить. Обожание, отчаяние и страх.
И прежде всего – любовь.
Интуиция, однако, подсказывала мне дать ей пространство.
Я повернулся и направился к своему офису. Позади меня звуки ее сборов стали быстрее и громче, и я поморщился, желая, чтобы это было легче. Или я тут неправ? Или же сам себя сбивал с толку? Я обхватил голову обеими руками, желая понять, какого черта мне делать.
Я рассеянно собрал файлы со своего стола и еще несколько по кабинету. Зная, что Руби всего в нескольких шагах от меня, я едва мог сосредоточиться на стоящей передо мной задаче.
Выйдя из своего офиса, я наконец-то выдохнул, когда увидел ее посреди тихого офиса заматывающей скотчем свою маленькую коробку с вещами. Ее волосы пребывали в беспорядке, будто она не уделяла им внимание. Одежда болталась на ней и была неряшливой: бежевая юбка и грязно-серый свитер. Она выглядела так, будто ее протащили сквозь дождевую тучу.
Я скучал по ней. Скучал со скребущей болью, что, казалось, оставила глубокие шрамы в моей груди. Там, где я не мог до них добраться, расталкивая все ненужное, чтобы дышать, и чтобы сердце начало биться, и можно было жить в привычном ритме. У меня никогда не было склонности к мелодраматизму, но сейчас моя жалость к самому себе подавляла. Никогда прежде мне не приходилось никого ни в чем переубеждать, по крайней мере, не специально, и я ощущал себя совершенно не подготовленным к тому, что от меня в этом случае требовалось.
– Знаю, что ты хочешь побыть одна, – начал я, пытаясь не обращать внимания на то, как она поморщилась от звука моего голоса. – И я понимаю, что обидел тебя настолько, что это невозможно будет забыть. Но, дорогая, я так сожалею. И если это хоть что-нибудь значит…