Я отвел взгляд, отбрасывая свое неприятие подобных вопросов и напоминая себе, как важно для нее, чтобы мы были открыты друг с другом.
– Я рад, что ты меня заставила сегодня сюда прийти.
Она ждала, очевидно, надеясь на большее.
– Правда, что ли?
Кивнув, я ответил:
– Конечно. Прошлая неделя, с того момента, как мы сблизились, была прекрасна. Часть меня поначалу беспокоилась, что ты рассматриваешь эти отношения только как сексуальные.
– Я хочу с тобой множество сексуальных моментов, – призналась она, – но потому, что речь о тебе и обо всем этом. И не потому что секс – это самое главное или именно к этому я и стремлюсь.
Она отвернулась, глядя куда-то поверх толпы и сцены.
А я мгновенно понял, что испытываю ее терпение, и что сказанное мной действительно ранит ее чувства.
– Я не ставлю под сомнение, что ты действительно заботишься обо мне, – ответил я. – Надеюсь, с моей стороны ты чувствуешь такое же интенсивное обожание.
Она рассмеялась и поцеловала меня в щеку.
– Ты такой восхитительно правильный, что я не могу с этим справиться.
Второй бокал мы выпили немного медленней, чем первый, и к тому моменту, как заказал нам третий, я почувствовал тепло алкоголя в крови. Щеки Руби порозовели, и она без конца хохотала, когда я рассказывал ей истории из моего детства в Лидсе: как пятнадцатилетний Макс бежал домой без штанов, после того как его застукали за перепихом с дочерью главы Городского Совета в центре Падси парке; как на свадьбе моей старшей сестры Лиззи главная подружка невесты пролила полный бокал красного вина на свое платье, а дядя Филипп так напился, что рухнул прямо в свадебный торт; о другой моей сестре Карен, со средней школы известной (неофициально) как лучший боксер Лидса.
Группа, что выступала на разогреве – нелепое сборище визжащих парней, называющих себя «Добрый шериф» – закруглилась, и люди снова стали возвращаться в бар пополнить свои напитки, прежде чем начнется основное действо. Рядом со мной Руби немного покачивалась и, поставив на стойку наполовину недопитый коктейль и извинившись, направилась в туалет. Я последовал за ней в один из многочисленных коридоров и встретил ее в зале, любуясь ее взволнованной улыбкой, когда я наклонился ее поцеловать.
– Не можешь дождаться моего возвращения? – спросила она с очаровательным румянцем.
– Сдаюсь, – пробормотал я, не отрываясь от ее рта. – Ты нереально прекрасна.
Взвизгнув, она потянула меня назад в основной зал вглубь плотной пританцовывающей толпы, в беспокойстве ожидающей появления «Bitter Dusk». На сцене появились участники группы, подключили гитары, проверили микрофоны, ходя взад-вперед за кулисы. Я ощущал взволнованную дрожь Руби и наблюдал, как она, полностью поглощенная, не отводила глаз от сцены. Было слишком громко, чтобы разговаривать с ней, но даже несмотря на заполненный под завязку зал, что было не в моем вкусе и что был уверен, позже я еще пожалею об этом шуме, сам вид ее такой счастливой разрушал всю мою сдержанность. Я мог бы наблюдать за ней всю ночь, наслаждаясь каждой секундой.
Когда вокалист подошел к микрофону, толпа затихла. Не сказав ни слова, он повернулся к участникам группы и кивнул. В напряженной тишине застучали барабанные палочки – раз, два, три.
После чего зал взорвался звуками.
Ударные, бас и полуакустическая гитара сплелись воедино, образуя чистейшую красоту. И в то же мгновение она поступила в мою кровь, заставляя волоски на коже встать дыбом. Музыка была потрясающая: живая и насыщенная, чисто блюзовые мотивы и идеальное единение ударных с вокалом, что меня невероятно поразило. Я был уверен, что к концу вечера в моих ушах будет звенеть, и Руби придется кричать, чтобы я ее услышал, но это было как волшебство, которого никогда раньше не существовало: я ощущал физическое присутствие музыки по всей поверхности кожи и внутри себя.
Руби не сказала, чего ожидать, возможно, потому, что думала, я бывал на концертах и раньше – но честно говоря, нет. В Лондоне я бывал на симфонических концертах, на балете, на этих бесконечных мюзиклах с Порцией, но никогда не испытывал ничего настолько будоражащего, как сейчас.
Голос вокалиста в одной песне был хриплым и грубым, в другой – мягким и обволакивающим. Слова проделали с моей фантазией неожиданные вещи: во груди ожили сожаление, чувство вины и наращивающие свою силу облегчение и предвкушение. Я чувствовал странную ностальгию по потраченным впустую годам и огромную надежду на новую жизнь, что может начаться прямо с этого момента. Этого всего было слишком много и слишком интенсивно, и под мелькающими над толпой прожекторами Руби подняла руки над головой, подпевая каждому слову.
Стоя передо мной, она танцевала, покачивая бедрами и плечами, заставляя меня сходить по ней с ума, и я резко схватил и прижал ее попку прямо к удлиняющемуся члену. Закрыв глаза, я пальцами вцепился в ее бедра и наслаждался музыкой, пронизывающей каждый миллиметр пространства вокруг, и ее соблазнительными движениями. Потянувшись назад, она погрузила пальцы в мои волосы и притянула меня лицом к своей шее.
Покусывая ее и посасывая, я застонал и – когда начал твердеть, и мой ум, забыв про музыку, сосредоточился на этом великолепном создании передо мной – начал размышлять, стоит ли затолкнуть ее в одну многочисленных маленьких из ниш или же дать ей насладиться музыкой, оставаясь здесь. Выпрямившись, я решил позволить себе просто прочувствовать момент.
Группа взорвала зал, едва останавливаясь поприветствовать толпу и глотнуть пива, опасно стоящего на усилителях. Это не было похоже ни на что, когда-либо виденное или слышанное мной, и это было ощущение, будто я собирался заглянуть Руби в сердце: увидеть ее энергию и любовь к приключениям, когда она спонтанно взяла билеты на концерт любимой группы в незнакомом городе. Я восхищен ее способности доверять собственным инстинктам привести меня сюда. Каким-то образом она знала о том, что моя реакция на музыку, свет и пульсирующий ритм сотни человек вокруг меня окажется настолько глубокой.